4. СПОНТАННОСТЬ АГРЕССИИ

С отравой в жилах ты Елену
В любой увидишь, непременно.
Гете

В предыдущей главе, я надеюсь, достаточно ясно показано, что
наблюдаемая у столь многих животных агрессия, направленная против собратьев
по виду, вообще говоря, никоим образом не вредна для этого вида, а напротив
-- необходима для его сохранения. Однако это отнюдь не должно обольщать нас
оптимизмом по поводу современного состояния человечества, совсем наоборот.
Какое-либо изменение окружающих условий, даже ничтожное само по себе, может
полностью вывести из равновесия врожденные механизмы поведения. Они
настолько неспособны быстро приспосабливаться к изменениям, что при
неблагоприятных условиях вид может погибнуть. Между тем, изменения,
произведенные самим человеком в окружающей среде, далеко не ничтожны.
Если бесстрастно посмотреть на человека, каков он сегодня (в руках
водородная бомба, подарок его собственного разума, а в душе инстинкт
агрессии -- наследство человекообразных предков, с которым его рассудок не
может совладать), трудно предсказать ему долгую жизнь.
Но когда ту же ситуацию видит сам человек -- которого все это касается!
-- она представляется жутким кошмаром, и трудно поверить, что агрессия не
является симптомом современного упадка культуры, патологическим по своей
природе.
Можно было бы лишь мечтать, чтобы это так и было!
Как раз знание того, что агрессия является подлинным инстинктом --
первичным, направленным на сохранение вида, -- позволяет нам понять,
насколько она опасна. Главная опасность инстинкта состоит в его
спонтанности. Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия,
что предполагают многие социологи и психологи, то положение человечества
было бы не так опасно, как в действительности. Тогда можно было бы
основательно изучить и исключить факторы, порождающие эту реакцию. Фрейд
заслужил себе славу, впервые распознав самостоятельное значение агрессии; он
же показал, что недостаточность социальных контактов и особенно их
исчезновение ("потеря любви") относятся к числу сильных факторов,
благоприятствующих агрессии. Из этого представления, которое само по себе
правильно, многие американские педагоги сделали неправильный вывод, будто
дети вырастут в менее невротичных, более приспособленных к окружающей
действительности и, главное, менее агрессивных людей, если их с малолетства
оберегать от любых разочарований (фрустраций) и во всем им уступать.
Американская методика воспитания, построенная на этом предположении, лишь
показала, что инстинкт агрессии, как и другие инстинкты, спонтанно
прорывается изнутри человека. Появилось неисчислимое множество невыносимо
наглых детей, которым недоставало чего угодно, но уж никак не агрессивности.
Трагическая сторона этой трагикомической ситуации проявилась позже, когда
такие дети, выйдя из семьи, внезапно столкнулись, вместо своих покорных
родителей, с безжалостным общественным мнением, например при поступлении в
колледж. Как говорили мне американские психоаналитики, очень многие из
молодых людей, воспитанных таким образом, тем паче превратились в
невротиков, попав под нажим общественного распорядка, который оказался
чрезвычайно жестким. Подобные методы воспитания, как видно, вымерли еще не
окончательно; еще в прошлом году один весьма уважаемый американский коллега,
работавший в нашем Институте в качестве гостя, попросил у меня разрешения
остаться у нас еще на три недели, и в качестве основания не стал приводить
какие-либо новые научные замыслы, а просто-напросто и без комментариев
сказал, что к его жене только что приехала в гости ее сестра, а у той трое
детей -- "бесфрустрационные".
Существует совершенно ошибочная доктрина, согласно которой поведение
животных и человека является по преимуществу реактивным, и если даже имеет
какие-то врожденные элементы -- все равно может быть изменено обучением. Эта
доктрина имеет глубокие и цепкие корни в неправильном понимании правильного
по своей сути демократического принципа. Как-то не вяжется с ним тот факт,
что люди от рождения не так уж совершенно равны друг
другу и что не все имеют по справедливости равные шансы превратиться в
идеальных граждан. К тому же в течение многих десятилетий реакции, рефлексы
были единственными элементами поведения, которым уделяли внимание психологи
с серьезной репутацией, в то время как спонтанность поведения животных была
областью "виталистически" (то есть несколько мистически) настроенных ученых.
В исследовании поведения Уоллэс Крэйг был первым, кто сделал явление
спонтанности предметом научного изучения. Еще до него Уильям Мак-Дугалл
противопоставил девизу Декарта "Animal non agit, agitur", который начертала
на своем щите американская школа психологов-бихевиористов, свой гораздо
более верный афоризм -- "The healthy animal is up and doing" ("Здоровое
животное активно и действует"). Однако сам он считал эту спонтанность
результатом мистической жизненной силы, о которой никто не знает, что же
собственно обозначает это слово. Потому он и не догадался точно пронаблюдать
ритмическое повторение спонтанных действий и измерить порог провоцирующего
раздражения при каждом их проявлении, как это сделал впоследствии его ученик
Крэйг.
Крэйг провел серию опытов с самцами горлицы, в которой он отбирал у них
самок на ступенчато возрастающие промежутки времени и экспериментально
устанавливал, какой объект способен вызвать токование самца. Через несколько
дней после исчезновения самки своего вида самец горлицы был готов ухаживать
за белой домашней голубкой, которую он перед тем полностью игнорировал. Еще
через несколько дней он пошел дальше и стал исполнять свои поклоны и
воркованье перед чучелом голубя, еще позже -- перед смотанной в узел
тряпкой; и наконец -- через несколько недель одиночества -- стал адресовать
свое токование в пустой угол клетки, где пересечение ребер ящика создавало
хоть какую-то оптическую точку, способную задержать его взгляд. В переводе
на язык физиологии эти наблюдения означают, что при длительном невыполнении
какого-либо инстинктивного действия -- в описанном случае,
1 "Животное может быть лишь объектом, а не субъектом действия".

токования -- порог раздражения снижается. Это явление настолько
распространено и закономерно, что народная мудрость уже давно с ним
освоилась и облекла в простую форму поговорки: "При нужде черт муху
слопает"; Гете выразил ту же закономерность словами Мефистофеля: "С отравой
в жилах, ты Елену в любой увидишь непременно".
Так оно и есть! А если ты голубь -- то в конце концов увидишь ее и в
старой пыльной тряпке, и даже в пустом углу собственной тюрьмы.
Снижение порога раздражения может привести к тому, что в особых
условиях его величина может упасть до нуля, т.е. при определенных
обстоятельствах соответствующее инстинктивное действие может "прорваться"
без какоголибо видимого внешнего стимула. У меня жил много лет скворец,
взятый из гнезда в младенчестве, который никогда в жизни не поймал ни одной
мухи и никогда не видел, как это делают другие птицы. Он получал пищу в
своей клетке из кормушки, которую я ежедневно наполнял. Но однажды я увидел
его сидящим на голове бронзовой статуи в столовой, в венской квартире моих
родителей, и вел он себя очень странно. Наклонив голову набок, он, казалось,
оглядывал белый потолок над собой; затем по движениям его глаз и головы
можно было, казалось, безошибочно определить, что он внимательно следит за
каким-то движущимся объектом.
Наконец он взлетал вверх к потолку, хватал что-то мне невидимое,
возвращался на свою наблюдательную вышку, производил все движения, какими
насекомоядные птицы убивают свою добычу, и что-то как будто глотал. Потом
встряхивался, как это делают все птицы, освобождаясь от напряжения, и
устраивался на отдых. Я десятки раз карабкался на стулья, даже затащил в
столовую лестницу-стремянку (в венских квартирах того времени потолки были
высокие), чтобы найти ту добычу, которую ловил мой скворец. Никаких
насекомых, даже самых мелких, там не было!
"Накопление" инстинкта, происходящее при долгом отсутствии разряжающего
стимула, имеет следствием не только вышеописанное возрастание готовности к
реакции, но и многие другие, более глубокие явления, в которые вовлекается
весь организм в целом. В принципе, каждое подлинно инстинктивное действие,
которое вышеописанным образом лишено возможности разрядиться, приводит
животное в состояние общего беспокойства и вынуждает его к поискам
разряжающего стимула. Эти поиски, которые в простейшем случае состоят в
беспорядочном движении (бег, полет, плавание), а в самых сложных могут
включать в себя любые формы поведения, приобретенные обучением и познанием,
Уоллэс Крэйг назвал аппетентным поведением.
Фауст не сидит и не ждет, чтобы женщины появились в его поле зрения;
чтобы обрести Елену, он, как известно, отваживается на довольно рискованное
хождение к Матерям!
К сожалению, приходится констатировать, что снижение раздражающего
порога и поисковое поведение редко в каких случаях проявляются столь же
отчетливо, как в случае внутривидовой агрессии. В первой главе мы уже видели
тому примеры; вспомним рыбу-бабочку, которая за неимением сородичей выбирала
себе в качестве замещающего объекта рыбу близкородственного вида, или же
спинорога, который в аналогичной ситуации нападал даже не только на
спинорогов других видов, но и на совершенно чужих рыб, не имевших ничего
общего с его собственным видом, кроме раздражающего синего цвета. У цихлид
семейная жизнь захватывающе интересна, и нам придется еще заняться ею весьма
подробно, но если их содержат в неволе, то накопление агрессии, которая в
естественных условиях разряжалась бы на враждебных соседей, -- чрезвычайно
легко приводит к убийству супруга. Почти каждый владелец аквариума,
занимавшийся разведением этих своеобразных рыб, начинал с одной и той же,
почти неизбежной ошибки: в большой аквариум запускают нескольких мальков
одного вида, чтобы дать им возможность спариваться естественным образом, без
принуждения. Ваше желание исполнилось -- и вот у вас в аквариуме, который и
без того стал несколько маловат для такого количества подросших рыб,
появилась пара возлюбленных, сияющая великолепием расцветки и преисполненная
единодушным стремлением изгнать со своего участка всех братьев и сестер. Но
тем несчастным деться некуда; с изодранными плавниками они робко стоят по
углам у поверхности воды, если только не мечутся, спасаясь, по всему
бассейну, когда их оттуда спугнут. Будучи гуманным натуралистом, вы
сочувствуете и преследуемым, и брачной паре, которая тем временем уже
отнерестилась и теперь терзается заботами о потомстве. Вы срочно
отлавливаете лишних рыб, чтобы обеспечить парочке безраздельное владение
бассейном. Теперь, думаете вы, сделано все, что от вас зависит, -- ив
ближайшие дни не обращаете особого внимания на этот сосуд с его живое
содержимое.
Но через несколько дней с изумлением и ужасом обнаруживаете, что
самочка, изорванная в клочья, плавает кверху брюхом, а от икры и от мальков
не осталось и следа.
Этого прискорбного события, которое происходит вышеописанным образом с
предсказуемой закономерностью, -- особенно у ост-индских желтых этроплусов и
у бразильских перламутровых рыбок, -- можно избежать очень просто; нужно
либо оставить в аквариуме "мальчика для битья", т.е. рыбку того же вида,
либо -- более гуманным образом -- взять аквариум, достаточно большой для
двух пар, и, разделив его пограничным стеклом на две части, поселить по паре
в каждую из них. Тогда каждая рыба вымещает свою здоровую злость на соседе
своего пола -- почти всегда самка нападает на самку, а самец на самца, -- и
ни одна из них не помышляет разрядить свою ярость на собственном супруге.
Это звучит как шутка, но в нашем испытанном устройстве, установленном в
аквариуме для цихлид, мы часто замечали, что пограничное стекло начинает
зарастать водорослями и становится менее прозрачным, -- только по тому, как
самец начинает хамить своей супруге. Но стоило лишь протереть дочиста
пограничное стекло -- стенку между "квартирами", -- как тотчас же начиналась
яростная, но по необходимости безвредная ссора с соседями, "разряжавшая
атмосферу" в обеих семьях.
Аналогичные истории можно наблюдать и у людей. В добрые старые времена,
когда на Дунае существовала еще монархия и еще бывали служанки, я наблюдал у
моей овдовевшей тетушки следующее поведение, регулярное и предсказуемое.
Служанки никогда не держались у нее дольше 8-10 месяцев. Каждой вновь
появившейся помощницей тетушка непременно восхищалась, расхваливала ее на
все лады как некое сокровище, и клялась, что вот теперь наконец она нашла
ту, кого ей надо. В течение следующих месяцев ее восторги остывали. Сначала
она находила у бедной девушки мелкие недостатки, потом -- заслуживающие
порицания; а к концу упомянутого срока обнаруживала у нее пороки, вызывавшие
законную ненависть, -- и в результате увольняла ее досрочно, как правило с
большим скандалом. После этой разрядки старая дама снова готова была видеть
в следующей служанке истинного ангела.
Я далек от того, чтобы высокомерно насмехаться над моей тетушкой, во
всем остальном очень милой и давно уже умершей. Точно такие же явления я мог
-- точнее, мне пришлось -- наблюдать у самых серьезных людей, способных к
наивысшему самообладанию, какое только можно себе представить. Это было в
плену. Так называемая "полярная болезнь", иначе "экспедиционное бешенство",
поражает преимущественно небольшие группы людей, когда они в силу
обстоятельств, определенных самим названием, обречены общаться только друг с
другом и тем самым лишены возможности ссориться с кем-то посторонним, не
входящим в их товарищество. Из всего сказанного уже ясно, что накопление
агрессии тем опаснее, чем лучше знают друг друга члены данной группы, чем
больше они друг друга понимают и любят. В такой ситуации -- а я могу это
утверждать по собственному опыту -- все стимулы, вызывающие агрессию и
внутривидовую борьбу, претерпевают резкое снижение пороговых значений.
Субъективно это выражается в том, что человек на мельчайшие жесты своего
лучшего друга -- стоит тому кашлянуть или высморкаться -- отвечает реакцией,
которая была бы адекватна, если бы ему дал пощечину пьяный хулиган.
Понимание физиологических закономерностей этого чрезвычайно мучительного
явления хотя и предотвращает убийство друга, но никоим образом не облегчает
мучений. Выход, который в конце концов находит Понимающий, состоит в том,
что он тихонько выходит из барака (палатки, хижины) и разбивает что-нибудь;
не слишком дорогое, но чтобы разлетелось на куски с наибольшим возможным
шумом. Это немного помогает. На языке физиологии поведения это называется,
по Тинбергену, перенаправленным, или смещенным, действием. Мы еще увидим,
что этот выход часто используется в природе, чтобы предотвратить вредные
последствия агрессии. А Непонимающий убивает-таки своего друга -- и нередко!